Из здания вышли два египетских полицейских.
Едва Вульф заметил их короткую военную стрижку и широкие кожаные пояса, у него сердце в пятки ушло. Он повернулся к мужчинам спиной и обратился к монахине в саду по-французски:
— Добрый день, сестра.
Она распрямилась и улыбнулась ему.
— Добрый день. Желаете снять комнату?
— Мне нужна не комната, а ваше благословение.
Двое полицейских приблизились, и Вульф напрягся, готовясь отвечать в том случае, если они вздумают расспрашивать его, и размышляя, в какую сторону бежать, если возникнет такая необходимость, но они прошли мимо, обсуждая лошадиные бега.
— Да хранит вас Господь, — сказала монахиня.
Вульф поблагодарил ее и пошел дальше. Дело обстояло хуже, чем он воображал. Видимо, полиция проверяла везде. Ноги устали от ходьбы, руки болели от тяжести чемоданов. Он был расстроен и отчасти возмущен — все в этом городе делается случайно: можно подумать, они решили провести показательную эффективную операцию специально для него. Приходилось возвращаться обратно в центр. Ему даже начало казаться, что вокруг снова расстилается пустыня, по которой можно до бесконечности шагать, шагать и в результате никуда не прийти.
В отдалении замаячила знакомая фигура: Хусейн Фахми, старый школьный приятель. Вульф на секунду застыл на месте. Хусейн, конечно, приютит его, и, наверное, ему можно доверять; однако у него жена и трое детей, которым будет трудно объяснить, что дядя Ахмед просто приехал погостить, но только это секрет и его имя лучше не упоминать… Да и как, интересно, это объяснить самому Хусейну? Хусейн взглянул в направлении Вульфа, и тот, быстро повернувшись, пересек дорогу и скрылся за трамваем. По противоположной стороне улицы он быстро прошагал до ближайшего поворота не оглядываясь. Нет, у старых приятелей искать убежища бесполезно.
Алекс вышел на другую улицу и обнаружил, что находится недалеко от немецкой школы. Он уж было собрался подойти к ней поближе, чтобы узнать, открыто ли это заведение по-прежнему — ведь много немцев было интернировано, — но, увидев возле здания военный патруль, проверяющий документы, быстро развернулся и пошел обратно.
На улицах становилось опасно.
Он чувствовал себя крысой в лабиринте — куда ни повернешь, везде тупик. Наткнувшись на такси, большой старый «форд», из-под капота которого доносился подозрительный свист, он назвал водителю адрес. Машина рванулась вперед с третьей передачи, по-видимому, единственной исправной. По дороге они дважды останавливались, чтобы охладить шипящий радиатор, и Вульф вжимался в заднее сиденье, стараясь спрятать лицо.
Такси доставило его в коптскую часть Каира — старое христианское гетто.
Алекс расплатился с шофером и направился к входу. Он сунул несколько пиастров старой женщине, которая держала в руках огромный деревянный ключ, и та впустила его на территорию квартала.
Вульф словно попал на остров тишины и темноты в штормящем море Каира. Прислушиваясь к слабому пению, доносящемуся из древних церквей, он шел по узким улочкам мимо школы, синагоги и подвала, куда, согласно легенде, Мария принесла младенца Иисуса. Наконец он пришел в самую маленькую из пяти церквей.
Служба должна была вот-вот начаться. Вульф опустил свои драгоценные чемоданы рядом с церковной скамьей. Он поклонился изображениям святых на стене, затем приблизился к алтарю, встал на колени и поцеловал руку священника. Вернувшись к скамье, он сел.
Хор принялся петь отрывок из Писания на арабском. Алекс устроился поудобнее. Здесь он будет в безопасности, пока не стемнеет. Затем предпримет последнюю попытку.
«Ча-ча» — так назывался огромный ночной клуб возле реки, располагавшийся под открытым небом. Как всегда, народу в нем было под завязку. Вульф стоял в очереди, состоящей из британских офицеров и их подружек, пока обслуга устанавливала дополнительные столы на каждом свободном дюйме пространства. На сцене какой-то комик самозабвенно острил: «Подождите, вот доберется Роммель до „Шепарда“ — отсюда так быстро не уйдешь…»
Вульф отыскал свободный столик и получил заказанную бутылку шампанского. Вечер был и без того теплым, а огни рампы делали жару невыносимой. Публика буйствовала — всем хотелось пить, подавали же только шампанское, поэтому посетители быстро пьянели. Они громко выкрикивали имя звезды программы — Сони Эль-Арам.
Однако для начала им пришлось выслушать толстую гречанку, которая выразительно спела «Я увижу тебя во сне» и «Никого у меня не будет». Последние слова, прозвучавшие из ее уст, вызвали у публики взрывы хохота. Затем объявили выступление Сони. Но она еще некоторое время не появлялась. Разгоряченные посетители все громче выражали неудовольствие. И вот, когда обстановка накалилась до такой степени, что недолго было и до беспорядков, грянули барабаны, огни погасли, и установилась тишина. Затем прожектор вновь осветил сцену, и там уже стояла Соня с простертыми к небу руками. На ней были полупрозрачные шаровары и расшитый блестками бюстгальтер, усыпанное белой пудрой тело мерцало. Зазвучала музыка, и танцовщица начала двигаться.
Вульф потягивал шампанское и смотрел на нее улыбаясь. Он так и знал: его старая знакомая по-прежнему лучше всех.
Она медленно поводила бедрами, притопывая ногами. Ее руки затрепетали, пришли в движение плечи, груди затряслись; а затем ее знаменитый живот плавно задвигался по кругу, гипнотизируя зрителей. Ритм ускорялся. Соня закрыла глаза. Казалось, все части ее тела двигаются независимо друг от друга. У Вульфа появилось ощущение, как, впрочем, и у каждого мужчины в зале, что он остался наедине с танцующей женщиной, что она двигается только для него, что это не просто представление, не тщательно просчитанные чары шоу-бизнеса, это нечто большее. Пробегающие по красивому телу чувственные судороги были ей неподвластны. Каждому чудилось, что она просто не может иначе, потому что уже приведена в сексуальное неистовство собственным порочным телом. Вспотевшая публика была напряжена, молчалива, загипнотизирована. Соня двигалась все быстрее и быстрее, словно находясь в другом измерении. Музыка оборвалась. В наступившей тишине Соня издала короткий, резкий вскрик, ее ноги подогнулись. Она упала на спину, разведя в сторону колени, и застыла в этом положении, свет погас. Зрители вскочили с мест, раздался гром аплодисментов.